Корея: общество без равных людей

Значение термина «Корея: общество» в Энциклопедии Кольера. Что такое корея: общество? Узнайте, что означает слово koreya-obschestvo — толкование, обозначение, определение термина, его лексический смысл и описание.

Содержание

• 1 Корея: общество
  • • • 1.0.0.1 Поделиться:
• 2 Текст научной работы на тему «Посттрадиционное общество Южной Кореи и проблемы политической модернизации»
• 3 1 комментарий
• 4 Смотрите видео: Каждой Стране в Чем-то Нет Равных. Часть 2

Корея: общество

Корея: общество – К статье КОРЕЯ

Традиционно в корейском обществе выделялись четыре основных социальных страты. Янбаны (дворяне), формировавшие правящую прослойку, занимали все ключевые посты в государстве. "Средний класс" — чунины, которых можно причислить к второстепенной аристократии: они имели наследственные права на высокие канцелярские и административные должности в центральном управленческом аппарате и права на ведущие должности — на местах. Следующий пласт образовывали санмины — "простолюдины", составлявшие основную массу населения: крестьяне, рыбаки, ремесленники, торговцы, чиновники низкого ранга и другие мелкие служащие. На последней ступени социальной лестницы находились чхонмины (сословие "подлого люда"), или зависимая часть жителей: принадлежавшие государству и феодалам рабы, кисэны (профессиональные актрисы), мясники, плетенщики. Все юридические основы для такого деления были ликвидированы в 1894, но оно еще не долго продолжало бытовать. В период японского колониального господства традиционная социальная структура корейского общества фактически перестала существовать.

Республика Корея. Нынешняя элита почти в каждой сфере южнокорейской жизни складывалась преимущественно из потомков янбанов (дворян). Супругов подбирают обычно из той же социальной группы, и мужчина низкого происхождения, добившийся высокого служебного положения или богатства, стремится породниться через детей с более знатными по происхождению семьями.

Связи рода и сложившиеся в школе контакты высоко ценятся в корейском обществе. Каждый представитель элиты, безотносительно к тому, где ему довелось родиться, связан с определенным кланом, который издавна ассоциирует себя с тем или иным географическим районом (так называемая система пон). Так, характерным было предубежденное отношение к жителям северных провинций (особенно провинции Пхёнан) и дискриминационная политика в отношении населения провинций Чолла-Намдон (Чолла-Пукто).

Поскольку сравнительно немного корейцев получало в прошлом высшее образование, контакты на протяжении долгих лет поддерживают не только выпускники колледжей, но и одноклассники по средней и даже начальной школе. Встречи, контакты, взаимопомощь по школьной, клановой и родственным линиям являются важным элементом социальной жизни страны.

Офицерский корпус также издавна ценит традиционные связи, которые поддерживаются выпускниками военных учебных заведений, офицеры рассматривают их как основу прочности войсковых подразделений.

По конституции 1948, в Южной Корее женщинам были предоставлены полные и равные с мужчинами права. Начиная с 1960-х годов, наряду с традиционной огромной ролью женщины в сельском хозяйстве, увеличилась доля женщин в общественно-полезном труде, в промышленности, возросло число женщин, получивших высшее образование. Все это способствовало росту их социального самосознания. В 1980-х годах в Южной Корее были созданы правительственные организации, решающие вопросы, связанные с положением женщин. Однако на бытовом уровне до сих пор сильны традиционные конфуцианские представления о приниженном положении женщин в семье и обществе. Жена может добиться развода, но ей редко удается снова вступить в брак. Как правило, кореянки находят себе низкооплачиваемую работу в качестве официанток, горничных, мелких служащих. В промышленности, где широко используется труд женщин, они по сравнению с мужчинами имеют более продолжительный рабочий день при меньшей зарплате. Немало женщин участвуют в создании собственного малого бизнеса, например пошивочных мастерских, чайных комнат, баров или салонов красоты.

В настоящее время в младших классах южнокорейской школы наблюдается дисбаланс мальчиков и девочек. В условиях традиционного семейного предпочтения сыновей, а также в связи с появлением методов определения пола ребенка еще в утробе матери получила распространение практика целенаправленных абортов (если ожидалось рождение девочки).

Поделиться:

В издательстве "РИПОЛ классик" выходит серия "О чём молчат путеводители", посвящённая разным странам, от Англии до Китая. Книга Олега Кирьянова "Корея и корейцы" — о Стране утренней свежести: "Жизнь в современной Корее – это жизнь в стиле «ппали-ппали», чтоозначает быстро-быстро. Корейцам вечно не хватает времени, они всег-да торопятся, делают несколько дел сразу и начинают кричать о том, чтобезнадежно опаздывают, когда поезд в метро лишь слегка замедлил ход.Они эмоциональны, вспыльчивы, способны к спонтанной мгновенной мо-билизации, впечатлительны и ранимы. Они создали суперсовременныетехнологии, гордятся своей национальной культурой и находятся в постоянной и безостановочной трансформации, чтобы поддержать высокий темп модерновой и динамичной Кореи… Кажется, умом Корею не понять,но попытаться можно…"

МИР БРАТЬЕВ И СЕСТЕР

По-корейски нельзя сказать просто «брат» или«сестра». Обязательно придется указать, старший этот брат/сестра или младший. Естественно, такая традиция появилась не случайно. Если попытаться назвать самую яркую черту корейского характера, то, с моей точки зрения, это не трудолюбие, бесспорно присущее жителям Страны утренней свежести, не эмоциональность, не тяга к постоянной учебе, а склонность к иерархиезации, то есть к определению взаимоотношений не в горизонтальной, равной плоскости, а в вертикальной, где кто-то обязательно будет старше, а кто-то младше, кто-то выше по статусу, а кто-то ниже.

Россияне могут проработать вместе долгое время, но так и не узнать возраста друга или коллеги. Для корейцев это немыслимо. Даже на первой встрече у малознакомого человека кореец так или иначе выяснит, сколько лет собеседнику. Либо попытается это сделать. Подобное поведение иногда коробит европейских женщин, ведь в их культуре выяснять возраст дамы не принято. Но корейцы спрашивают не столько для того, чтобы решить, хорошо ли выглядит представительница прекрасного пола для своих лет, сколько для того, чтобы определить ее место в своей иерархической системе. Ведь, как правило, чем старше человек, тем более высокую ступень иерархической лестницы он занимает, чем младше — тем более низкую.

Такое положение вещей нашло свое отражение в корейском языке, в котором в зависимости от уровня вежливости существуют разные стили речи. В корейском есть, как и в русском, «ты» и «вы». Однако только посредством стиля речи можно разделить подчеркнуто официальное «вы» и менее официальное, но не менее уважительное «вы». Наличествует и разговорно-дружеский стиль, подразумевающий обращение на «ты», — этот стиль приемлем для друзей, а есть особый стиль, в котором разговаривают с людьми, стоящими ниже вас на иерархической лестнице (в данном случае обращение будет также на «ты»). Существуют еще различные суффиксы, призванные подчеркнуть ваше почтительное отношение к собеседнику и его более высокий статус.

Даже одни и те же слова могут употребляться в разных формах — обычной и используемой только в разговоре с особо уважаемыми собеседниками.

В принципе разделение на «ты» и «вы» знакомо русскому человеку. Согласитесь, что «ты» и у нас бывает разным: одно дело сказать «эй ты, Сашка», а другое — назвать человека «Александр», хоть и с тем же «ты». Однако в России это различие остается на уровне ощущений, а в корейском находит отражение в разных стилях речи. Корейцу необходимо знать возраст собеседника, чтобы понять, каким диапазоном стилей речи он может пользоваться в разговоре с ним. Правда, такая языковая особенность настолько вошла в кровь и плоть местных жителей, что они задают вопросы, как говорится, на автомате, даже когда в этом надобности нет. Например, если говорят по-английски: там ведь хоть пятилетний пацан, хоть восьмидесятилетний академик все равно будут you.

К разнице в возрасте корейцы относятся очень внимательно. И не важно, является ли собеседник вашим другом или нет. Разницу в возрасте, даже если она составляет один год, вы все равно должны будете учитывать, в противном случае вас посчитают

грубияном. Например, ваш друг и сокурсник старше вас на один год. Вначале вы будете друг другу говорить «вы», потом, лучше познакомившись, он начнет обращаться к вам на «ты», вы же к нему по-прежнему — на «вы». И лишь по-настоящему сдружившись, вы сможете употреблять стиль речи, подразумевающий обращение на «ты», однако все равно никогда не сможете называть его по имени, а только используя при этом словосочетание «старший брат». Обращение же по имени оставьте для ровесников или тех, кто младше, — и все. Кстати, именно поэтому иностранцам порой кажется, что в Корее все друг другу родственники — так часто отовсюду слышится обращение «старший брат» и «старшая сестра». Корейцы полагают, что по имени назвать старшего — грубо, даже если вы большие и давние друзья. Жители Страны утренней свежести четко соблюдают это правило и ценят, когда ему следуют иностранцы.

Россиянам такая церемонность, особенно в отношениях между молодыми людьми, у кого разница в возрасте небольшая, не совсем понятна. Однако у корейцев она в крови. Учась в университете, я подружился с одним корейцем, который был старше меня на год. На втором курсе после одной из факультетских вечеринок, когда все уже были слегка навеселе и стали откровенничать, он мне с обидой сказал: «Олег, ты вроде бы бегло говоришь по-корейски, но наших правил не знаешь или не хочешь знать. Я старше тебя на год, а ты меня на „ты“ и по имени зовешь. Так нельзя». Для меня это было открытием — только тогда я осознал, насколько важны в Корее стили речи. Я стал сразу называть его на «вы» и величать «старшим братом». Через месяц мой корейский товарищ дал понять, что можно уже переходить «ты», но «старший брат» в обращении так и остался. А я после этого с ужасом стал думать, как же должно быть страдал сын хозяйки дома, у которой я комнату снимал. Я был младше его на восемь лет, но по русской привычке называл по имени и обращался к нему на «ты». Конечно, он мне прощал такую вольность, ведь я был иностранцем.

Вообще на подобные стилевые ошибки корейцы смотрят сквозь пальцы, когда речь идет о зарубежных гостях. Однако будьте уверены: кореец тут же оценит, если вы обратитесь к нему с должным уважением. Как только я перешел на «старшего брата» и «вы», да еще время от времени добавляя уважительные суффиксы (как поступали в общении с сыном хозяйки мои ровесники корейцы), он одобрительно сказал: «Ну вот, теперь и ты стал немного разбираться в наших реалиях». На мой вопрос, почему он меня сразу на место не поставил, последовал философский ответ: «Рано или поздно сам дойдешь. А если не дойдешь, то говорить такому несмышленому иностранцу что-то смысла нет. Это надо чувствовать самому».

Действительно, корейцы именно чувствуют сложившуюся иерархию. И такая иерархическая система проявляет себя везде: не только в обращении к старшему по возрасту человеку, но и в отношении студентов, учащихся на разных курсах, работников, пришедших на фирму в разные годы, призывников, отправившихся служить в армию. У нас подобное внимание срокам уделяют, пожалуй, только в армии со знаменитыми «молодыми», «черпаками», «стариками» и «дедушками». В Корее же, например, сколько бы ты ни работал на фирме, всегда будешь знать, кто раньше пришел, а кто позже. В разговоре коллеги сразу это выяснят друг у друга. Мой знакомый журналист, который проработал в корейском информ агентстве десять лет, часто упоминал своего друга, называя его «старший журналист». Оказалось, тот пришел в агентство на два года раньше. Казалось бы, десять и двенадцать лет — велика ли разница? Для корейцев, оказывается, велика.

Самые сложные ситуации складываются, когда кто то более младший по возрасту оказывается выше вас по служебному положению. Если он занимает должность слишком высокую, то тут все ясно, а вот если он поднялся лишь на одну ступеньку. В этом случае начинаются сложнейшие маневры. Скорее всего, возраст будет учитываться и в этом случае и чрезмерно «ты» никто использовать не будет, за пределами же фирмы вполне возможно, что начальник станет обращаться к подчиненному «старший брат». В армии, полиции и прочих структурах, где носят погоны, все зависит от звания. Однако за пределами казармы вполне может быть, что определяющим фактором в отношениях между людьми опять станет возраст. Один полицейский рассказывал, как умудренные опытом сержанты одного провинциального участка устроили настоящую обструкцию молодому капитану, который попытался им постоянно тыкать, в том числе и в не служебное время. Офицера пришлось переводить — не сработался с коллективом.

В корейском языке прямого местоимения «ты» следует избегать, за исключением случаев, когда обращаешься к своему ровеснику и одновременно очень хорошему другу. Лучше обращаться к человеку по имени либо, как принято в Корее, называть его фамилию и упоминать занимаемую должность или же добавлять к фамилии суффикс «-сси», например «Ким-сси». Короче говоря, как угодно, но только не говорить просто «ты».

С другой стороны, корейцы и перед иностранцами могут иногда попытаться блеснуть старшинством, упомянув о своем возрасте. О годах обычно говорят не просто так, а с подтекстом: тем самым кореец желает подчеркнуть, что на иерархической лестнице он стоит выше вас. Если разговор происходит не на корейском, то такие заявления можно просто игнорировать. Либо пойдите более хитрым путем: узнайте, сколько лет его детям, в каком году он пошел служить в армию или когда в университет поступил. Если хоть где-то вы окажитесь условно «выше», то смело можете парировать: «Что же вы за „старший брат“ такой, если мои дети старше ваших?» Этого будет достаточно, чтобы закрыть вопрос. Ну а если разговор ведется по-корейски и вы младше, то забудьте о том, что «у нас в России и т. д. и т. п.», и вспоминайте «сонсэнним» («учитель» — это если вы с собеседником пока еще не на короткой ноге) или «старший брат» (если уже неплохо знаете друг друга), употребляя при этом уважительное «вы». В чужой монастырь, сами знаете.

КОРЕЕЦ БЕЗ ОБЩИНЫ — НЕ КОРЕЕЦ

«Даже если Корея исчезнет с лица земли, на свете останутся три корейские вещи — Ассоциация ветеранов морской пехоты, сообщество выпускников университета Корё и землячество провинции Кёнсандо». Эта шутка известна, пожалуй, каждому корейцу.

Корейцы в душе большие коллективисты и обожают создавать самые разные кружки по интересам, сообщества, общины. По находящимся вдали от родины корейцам это видно особенно хорошо. Выехав на более-менее длительное время за рубеж, они моментально образуют что-то типа собрания корейцев. Если такая ассоциация уже существует, то можно с уверенностью сказать, что кореец, даже не собирающийся каждый день участвовать в ее заседаниях, все равно обозначит свое присутствие в ней: при едет, зарегистрируется, познакомится. Так, на всякий случай или, если угодно, по привычке.

Пожалуй, первым неучебным текстом на корейском языке, который мне довелось прочитать и, что немаловажно, понять, было висевшее возле библиотеки Восточного факультета Санкт-Петербургского госуниверситета объявление о том, что «начинает свою работу собрание корейцев СПбГУ, куда приглашаются все граждане Республики Корея». Это объявление появилось очень быстро после того, как в университет приехало несколько южнокорейских студентов.

Любое корейское собрание, будь то кружок по интересам или спортивная секция, несет в себе идею объединения: люди там должны быть хорошо знакомы, помогать друг другу и регулярно встречаться в свободное от основного увлечения время, которое стало формальным поводом для создания сообщества. Например, если вы ходите в секцию тэквондо в Корее, то будьте уверены — там регулярно станут устраиваться совместные вечеринки, походы в горы, поездки по стране. И обязательно накануне Нового года вы соберетесь с товарищами по секции и устроите ужин, где пропустите одну-другую рюмочку спиртного.

Корейцы обожают разного рода ассоциации, где борьбе за председательское кресло сопутствуют интриги, которым бы позавидовал мадридский двор. Каждый раз устраивается серьезная предвыборная кампания, кандидаты обзванивают избирателей, то есть членов кружка, или ходят по их домам. После выборов проходит новое собрание, где избранный председатель представляется «электорату». Может быть, со стороны это выглядит временами и забавно — только представьте, в университете, где я учился, на выборах нового главы клуба любителей горных походов устраивали по несколько туров голосования, — однако подавляющее большинство корейцев относится к происходящему очень серьезно.

Сообщества, клубы, собрания могут создаваться корейцами по самому разному поводу: от совместного чтения Библии и игры в китайские шахматы до прыжков с парашютом и фотографии. Как говорится, был бы повод. В каждом клубе вы встретите полный набор представителей исполнительной власти — председатель, заместитель, ответственные за разные направления деятельности (например, человек, на которого возложены обязанности поддержания контактов с членами кружка). Регулярно, чаще всего раз в году, устраиваются вечера встреч со старшими товарищами, то есть с теми, кто раньше входил в кружок, но потом по объективным причинам покинул его. И «выпускники» обожают приходить на подобные встречи и рассказывать о «прошлых временах», даже если это было буквально пару-тройку лет назад.

Есть несколько обществ, членом которых обязательно станет среднестатистический кореец. Возьмем, к примеру, корейца, работающего на какой-то фирме. Абсолютно точно он будет состоять в сообществе выпускников своей школы и университета. Так как корейское среднее образование — это трехступенчатая система, включающая в себя начальную, среднюю и старшую школы, то может случиться и так, что у выпускников каждой из школ будут свои собственные ассоциации. (Вообще, связи, даже с товарищами по начальной школе, корейцы поддерживают до седых волос.) Наш клерк обязательно войдет и в сообщество выпускников университета. Если окажется, что на фирме выпускников одного и того же вуза слишком много, то сообщество легко может расколоться на отдельные клубы, в которые войдут выпускники различных факультетов. Скорее всего, наш клерк станет членом и земляческого объединения, особенно это касается приезжих. Добавьте ко всему этому разнообразные кружки по интересам, и вы поймете, что кореец без своих ассоциаций или собраний — и не кореец вовсе. «Три корейца — это четыре собрания» — так любят подшучивать над собой сами корейцы.

Особенностью зарубежной жизни корейцев в этом плане является то, что часто функции общин выполняют протестантские церкви с корейскими пасторами, которые целенаправленно стремятся «притянуть» к себе соотечественников. Люди туда ходят не только молиться. Они пропадают в церквях днями напролет, после молитвы следуют совместные обеды, потом можно и в теннис поиграть, и книжку тут же почитать, и с членами общины поговорить. Часто доводилось мне слышать от готовящихся к долгой жизни за границей корейцев: «Первым делом найду корейскую церковь, если будет сложно — там помогут. А если на чужбине станет совсем невмоготу — просто буду каждый день в церковь ходить». Корейская церковь, как в самой Корее, так и за рубежом, — это полноценная общественная организация. В целом все устроено достаточно удобно — знающие люди расскажут там об особенностях жизни в стране, вы познакомитесь с со-

отечественниками, которые оказались в такой же ситуации. Правда, сами корейцы признают, что многие идут по пути наименьшего сопротивления и постоянно проводят время в церкви, а тот же иностранный язык, ради изучения которого часто выезжают в другую страну, так и остается на прежнем уровне. Общението в церквях идет только со своими соотечественниками, а бытовые вопросы помогают решать более опытные члены общины.

Особой крепостью своих рядов в Южной Корее славятся уже упомянутые в самом начале раздела ассоциация морских пехотинцев, сообщество выпускников Корё и землячество провинции Кёнсандо.

В морскую пехоту набирают только тех призывников, кто сам изъявит желание служить: тянуть солдатскую лямку там тяжелее, но и почетнее. И узы военного братства корейцы потом укрепляют всю жизнь. Часто в Корее можно увидеть на машинах специальную наклейку: «Ассоциация ветеранов морской пехоты».

Люди гордятся своей службой в этих войсках, сама же по себе ассоциация уже давно переросла уровень обычного собрания и приобрела характер какого-то полузакрытого монашеского ордена — свой устав, правила, регулярные собрания, взаимопомощь и проч. Если встретились два корейца и окажется, что оба служили в морпехе, — сто процентов, что они тут же начнут выяснять, какой номер набора был у каждого из них. Эти номера присваиваются группам в хронологическом порядке, так что чем меньше номер — тем раньше вы служили. И как следствие, тут же выстраиваются отношения «старый — молодой», даже если два года в армии вы отслужили лет двадцать назад. Как вы, наверное, уже поняли, тот, кого раньше призвали в морскую пехоту, будет говорить своему собеседнику, пришедшему в армию позже, «ты», последний же обязан говорить старшему товарищу «вы». Соблюдение строжайшей иерархии — обязательное условие. Тем не менее во «внешнем мире» эти люди совершенно точно будут друг друга поддерживать. «Став морским пехотинцем однажды — остаешься морпехом навсегда» — вот их официальный девиз. Ассоциация ветеранов морской пехоты, пожалуй, одно из самых сплоченных и иерархиезированных сообществ корейцев (даже ветераны спецназа как-то менее организованны). Глядя на них, понимаешь, по каким правилам функционируют другие общины. Может быть, в других сообществах нет таких по-военному строгих правил, но, без сомнения, везде присутствуют взаимопомощь и чувство единения.

От жителей Страны утренней свежести мне часто доводилось слышать такой вопрос: «А в Корее есть ассоциация россиян?» Когда я отрицательно мотал головой, то нередко слышал в ответ сочувственное: «Да, тяжело тебе приходится». А потом мне советовали создать ее и стать председателем этого собрания. А как же без собрания-то? Человек обязательно должен быть частью какого-то коллектива, с его регулярными встречами, заседаниями и вечеринками. И чем дальше от родины, тем влияние таких объединений становится мощнее. Жизнь без ассоциаций, клубов, землячеств и прочих сообществ для корейцев немыслима.

«НАШ МУЖ», «НАША ЖЕНА», «МЫ»

Жить в обществе и быть свободным от него нельзя. Это известное изречение приложимо к любым обществам, к любой нации, но, глядя на корейцев, особенно сильно ощущаешь его верность. Корейцы большие коллективисты. Это, пожалуй, одно из самых сильно выраженных национальных качеств. В принципе, у всех восточных народов гораздо сильнее, чем на Западе, развито чувство принадлежности к какому-то сообществу, коллективу. И корейцы здесь подпадают под распространенную в азиатских странах тенденцию.

Жизнь гражданина Страны утренней свежести протекает среди множества коллективов, он постоянно плавно переходит из одного в другой, причем часто связь с группами не теряется на протяжении всей жизни. Конечно, в любой стране люди входят в то или иное сообщество или группу, но кореец искренне, всей душой, а не формально чувствует свою принадлежность к данной группе, становится частичкой сообщества.

Коллективы в корейском обществе самые разные. Прежде всего, это конечно же семья. Но не просто «папа, мама, я», а целый клан, сообщество всех родственников. Им положено регулярно собираться, по крайней мере два раза в год: на два крупнейших праздника — Чхусок (Праздник урожая, отмеча ющийся осенью) и Сольналь (Новый год по восточному календарю, приходящийся на конец января — начало февраля). Такая родственная взаимозависимость, когда половина населения страны дружно едет к старейшинам своих кланов, чувствуется в эти праздники особенно хорошо.

Потом появляются школьный коллектив, в университете — студенческий, в фирме — корпоративный. Добавьте сюда всевозможные землячества, секции, где общение не ограничивается, например, совместными занятиями спортом.

Создается такое впечатление, что ощущать себя частью коллектива — генетическая потребность для корейцев. В целом такой подход удобен: коллектив всегда позаботится о тебе, поможет во всех делах, в том числе и материально, подбодрит, отстоит твои права. Однако и ты должен при необходимости сделать все для своей группы. Коллектив — своего рода кокон, который окутывает каждого корейца, защитный барьер, ограждающий от возможно враждебного влияния окружающего мира. В Корее запросто можно прожить жизнь, не выходя за рамки общения в пределах основных коллективов. А вот без ощущения принадлежности к коллективу кореец часто теряется, чувствует себя беззащитным. Это хорошо бывает заметно по тем, кто выезжает на учебу за рубеж. Конечно, далеко не все, но многие выглядят растерянными, оторвавшись от привычных сообществ.

Вообще делать что-то в Южной Корее одному, мягко говоря, не принято. Однажды мы отмечали чей-то день рождения с друзьями в баре, а через столик от нас спокойно сидел кореец и цедил потихоньку виски, думая о своем. Мои товарищи тут же сказали: «Странный человек, очень необычное поведение, наверняка у него серьезная проблема». Именно поэтому многие корейцы просто органически не могут ходить есть поодиночке. В том же университете многие из однокашников могли запросто отказаться от обеда, если было не с кем пойти в столовую. Казалось бы, что тут такого: взял и пошел, набрал наподнос еды, уселся за стол и поел, тем более что народу вокруг столько и люди так часто сменяются, что никто на тебя и внимания не обратит. Но нет, без компании лучше голодать. Когда я несколько раз поел в одиночестве — у нас с однокашниками не совпадали часы лекций, — надо мной установили чуть ли не шефство. Корейские друзья часто ходили со мной в столовую и просто сидели рядом. Если они поели раньше, то ничего себе не брали, а просто составляли компанию, ведь одному — нельзя, один — это плохо, значит, с человеком что-то не так. С другой стороны, меня потом не удивляли просьбы: пойдем посидишь со мной в столовой, а если уже поел, то просто чай возьми. Я шел и сидел — как тут отказать, если человек без «сопровождения» вообще может голодным остаться?

Существование подобного рода отношений объясняет болезненную реакцию корейцев на ситуации, когда коллектив объявляет им бойкот. Особенно чувствительно это в школе, университете, на фирме, то есть там, где с коллективом ты вынужден контактировать и при этом постоянно чувствовать свою изоляцию. Отверженных коллективом людей называют «вантта». Насколько можно судить по рассказам, подобное регулярно с кем-то происходит и переносится очень болезненно, некоторые случаи даже заканчивались самоубийствами. Так что без коллектива в Корее никуда.

У корейцев есть одно интересное понятие — «ури». В переводе это местоимение «мы», но чаще всего оно выступает как обозначение «нашего» коллектива, «нашей» группы, «нашего» сообщества. Примечательно, что кореец никогда не скажет «моя семья», «моя школа», «мой класс» — только «наша», с использованием этого самого «ури». Доходит до смешного, и западному человеку очень тяжело понять некоторые вещи. Например, в Корее не скажут «моя жена», «мой муж» — только «наша» или «наш». Как будто в стране разрешено многоженство или, наоборот, у женщины может быть несколько мужей. Нет, с этим все нормально, но тем не менее «наш муж», «наша жена». Логику не ищите, просто помните, что так принято. Это, кстати, очень сильно удивляло даже японцев. Казалось бы, тоже нация, известная своим коллективизмом, но свою жену «нашей» никогда не назовут.

Вместе с тем надо сказать, что стремительные перемены, которые поначалу особенно сильно заметны были в экономике, коснулись и устройства общества.

Постепенно индивидуализм начинает все глубже и глубже пускать корни и в Южной Корее. Ослабевают связи между родственниками, не так сплочены студенческие коллективы, люди чаще думают о себе, начинают оперировать понятием «я» и все реже и реже считают себя частью чего-то большого, говоря «мы». Побеседуйте с кем-нибудь из пожилых корейцев — сразу услышите извечное: «Да, нынче люди не те. Общество уже не так ценят». Правда, на фоне стран Запада корейцы все равно люди коллектива.

Текст научной работы на тему «Посттрадиционное общество Южной Кореи и проблемы политической модернизации»

Доктор исторических наук,Восточный институт ДВГУ

ПОСТТРАДИЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО ЮЖНОЙ КОРЕИ И ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ

Последние два века в истории человечества связаны с достаточно успешно прогрессирующей в мировом масштабе экспансией европейской модели развития: экономика, политика, социальная сфера многих регионов и стран в той или иной степени вовлечены в данный процесс, а западный образ жизни становится их неотъемлемой чертой. Отсталые в прошлом нации помимо заимствования технических достижений воспринимают и систему политической организации общества, основанную на нормах и традициях либерализма, что также благополучно укладывается в модернизационную теорию.

Модернизация в традиционном мире

В самом широком приближении под модернизацией понимается процесс обновления и совершенствования отсталого традиционалистского (или посттрадиционного) общества и государства в духе требований современного этапа развития, т. е. переход от традиционного общества к современному.

Традиционными принято считать те цивилизации, жизненный уклад которых ориентирован на постоянное воспроизведение привычного образа жизни и традиционных норм во времени и пространстве. «Обычаи, привычки, взаимоотношения между людьми в таких обществах очень устойчивы, а личность подчинена . общему порядку и ориентирована на его сохранение»1. Основанная на конфуцианских устоях дальневосточная цивилизация Китая, Японии и Кореи в высшей степени тради-ционна. В них сложились особые формы корпоративности и групповой идентичности, государственного патернализма, в общественном и национальном сознании глубоко укоренились страх перед социальным хаосом и стремление избежать его любой ценой.

По мнению ведущего специалиста ИМЭМО РАН, академика Г. Мирского, «. коллективистские традиции и авторитарные тенденции, берущие в них своё начало, базируются на религиозной основе или, во всяком случае, тесно связаны с религиозным мировоззрением»2. С. Хантингтон также подчеркивает важность определяющего облик цивилизации ре-

лигиозного фактора: «религия разделяет людей даже более жёстко, чем этническая принадлежность»3. Поскольку стержневым элементом любой религиозной системы является её философское и этическое содержание, то и в странах Дальнего Востока, где преобладает конфуцианская философско-этическая традиция, вполне возможно использовать этот подход для оценки восточноазиатского культурного комплекса, оперируя понятием «конфуцианская цивилизация». Под ней мы понимаем современный цивилизационный комплекс, сложившийся в дальневосточном регионе и основанный на специфическом культурно-историческом типе, объединяющем Китай, Корею, Японию и Вьетнам. Ядро конфуцианской цивилизации составляют особая философия, этика, мораль и политическая культура, регламентирующие все стороны жизни современного общества Восточной Азии, характерной особенностью которого является корпоративная социальная структура и приверженность конфуцианской культурной традиции.

В течение длительного времени наблюдалась тенденция сближать модер-низационные процессы с вестернизацией, так как научно-техническое перевооружение Востока сопровождалось не только перестройкой экономики и сложившихся здесь общественных организационных структур, но и перемещением западных жизненных стандартов и ценностных ориентиров в традиционный мир. Однако отождествлять эти два явления ошибочно. Можно вести речь лишь о некотором их совпадении на начальном этапе за счет новизны, масштабности и стремительности заимствований. Такая ситуация наблюдалась, по мнению С. Амина, в послевоенный период и до конца 1980-х гг.4, а с начала 1990-х гг. отчетливо прослеживается стремление Востока сохранить свои традиционные устои, он по-прежнему «безусловно модернизируется, но определенно уже не вестернизируется»5. Более того, как правило, развитие процесса модернизации сопровождается ростом антизападных настроений, движением за возврат к культурной самобытности, что способствует подъему национального самосознания и вызывает всплески национализма.

В конфуцианской среде национализм отличается двойственностью. С одной стороны, здесь всегда «существовало чувство национальной неполноценности, основанное на ощущении отставания и необходимости заимствований», а с другой — «никогда не ставилось под сомнение чувство превосходства отечественной культуры и духа над всем иностранным»6. Разделение мира на «своих» и «чужих» по-прежнему характерно для большинства дальневосточных наций, однако мотивация комплекса неполноценности значительно изменилась. Если раньше в его основе лежало ощущение реального отставания от Запада, то теперь он базируется на несоответствии между высоким уровнем социальных и экономических успехов азиатского общества и сохранением достаточно унизительной (для психологического восприятия азиатов) зависимости от европейских партнёров. Это поражает дисгармонию в самоощущении целых наций и стремление отстоять самобытность

своего мира, обеспечить ему достойное место в современном международном сообществе.

Ситуация усугубляется по мере роста экономического потенциала традиционных обществ. В некоторых случаях развитие процесса модернизации может быть прервано или даже обращено вспять. Классическим примером является исламская революция в Иране, опыт этой страны наглядно демонстрирует, как курс на ускоренную вестернизацию, не учитывающий местных традиций и не поддержанный обществом, приводит к отторжению модернизационных влияний и воспроизведению традиционно консервативной социально-политической структуры. В то же время в лице Японии мы имеем пример иного порядка. Вступив на путь модернизации во второй половине XIX в., эта страна к началу следующего века значительно опередила своих азиатских соседей, превратившись в «передовое традиционное общество»7, поэтому испытание национализмом она прошла ещё в 30 — 40-е гг. XX в., когда отчетливо проявилось своеобразие её модернизаци-онного пути. В современной Японии уже не стоит вопрос о приемлемости курса на модернизацию: она здесь успешно завершилась, и страна к 1970 гг. «перешла в первый эшелон мирового капитализма»8. Однако все-таки ряд проблем остается и здесь. В частности, сохраняется отторжение либеральных норм традиционными структурами японского общества, на что указывал бывший премьер-министр Я. Накасонэ, говоря о «новом противостоянии Востока и Запада»9 и подчеркивая тем не менее универсальный характер демократических принципов либерализма. Воздействие традиционализма на экономическое развитие Японии и других стран конфуцианского мира прослеживается на уровне макро- и микроэкономического регулирования, что сковывает рыночные механизмы и мешает их народам жить так же богато, как в зажиточных странах Запада10.

В южнокорейских условиях рост экономического потенциала, обеспеченный авторитарным руководством в 60 — 80-х гг. XX в., привел к тому, что с конца 80-х плоды экономической модернизации вступили в явное противоречие со многими традиционными чертами, встал вопрос о модернизации политической. Создание новой политической системы в особой культурно-исторической среде Кореи не означало автоматического усвоения западных социальных и политических установок, в ней продолжают сосуществовать институты и элементы новых и традиционных политических отношений. Такая специфика политической модернизации Южной Кореи позволяет вести речь о том, что какие бы новые политические и социальные институты не создавались в современной Республике Корея, они всегда будут отражать национально-историческую специфику и давно устоявшиеся традиции государственности и общественных отношений.

Весь комплекс геополитических, национальных и исторических особенностей Кореи определяется её принадлежностью к конфуцианской политической традиции, формировавшейся на полуострове с первых веков нашей эры и получившей статус государственной идеологии с конца XIV в. Две ты-

сячи лет корейское общество развивалось в условиях господства конфуцианства, его влиянию были подвержены все стороны жизни и деятельности элиты и простого народа. Конфуцианские нормы определяли общественные и межличностные отношения, специфику государственной власти, политическую культуру.

Для политической культуры конфуцианского общества определяющей является историко-философская концепция власти, которая практически не претерпела сущностной трансформации даже в последние десятилетия, связанные с политической модернизацией. Корейское общество, следуя в русле конфуцианской традиции, воспринимает роль государства особым образом: ему изначально принадлежит функция централизующей и организующей силы, направленной на защиту страны и создание оптимальных форм социального и политического взаимодействия. Если в западной либеральной модели государство признается производной от общественных интересов и служит социуму, то с точки зрения корейской национальной психологии государство осмысливается как данность, а общественный и индивидуальный долг — как служение верховной власти с целью создания сильного и эффективно действующего механизма, интересам которого подчинен каждый гражданин11.

В современной Республике Корея, несмотря на развитие модерниза-ционных процессов, политическая традиция и культура максимально сохраняют конфуцианское наследие, в сознании современных корейцев государство по-прежнему занимает особое место: общество признает его как императив, отводит ему особую роль, в массовом сознании культивируется преклонение перед государственной службой. Степень влияния конфуцианских установок, их роль в различных областях жизни общества по мере развития политической модернизации меняется, однако тяготение к сильной государственной власти остается, что облегчало поддержание авторитарных порядков вплоть до последних полутора десятилетий XX в. В национальном самосознании корейцев отдается предпочтение государственной чиновничьей карьере на фоне иной политической и общественной деятельности, в целом признается право руководителя на жесткое единоличное правление, что значительно сковывает внутренний потенциал для дальнейшего либерального переустройства общества и государства.

Конфуцианская политическая культура в современной Корее не может не реагировать на новые социально-политические условия, она тоже в какой-то мере становится сферой проявления модернизации. Несмотря на свою исключительную жизнестойкость, конфуцианская культурно-историческая традиция постепенно меняет свои функции в различных областях жизни общества, проведение социально-экономической, а затем — политической модернизации во второй половине XX в. во многом облегчалось быстрым созданием управленческой прослойки, включавшей в себя высшее и среднее звенья государственной бюрократии, соответствовавшей профессиональным, квалификационным и образовательным требованиям

нового времени. Дееспособная и профессиональная власть в Южной Корее, от которой зависел успех национальной модернизации, должна была обладать широтой мышления, рационализмом, пониманием необратимости прогресса в экономической и политической сферах. Иными словами, конфуцианская традиция в качественно новых условиях способствовала созданию новой бюрократической элиты Южной Кореи, взявшей на себя ответственность за судьбы страны12.

Если под модернизацией политической понимать становление современной демократической модели, то в конечном итоге мы должны вести речь не только о внедрении либеральных начал в повседневную жизнь посттрадиционного мира, но и о становлении в нем основ гражданского общества, четко дифференцированного на отдельные сферы (политическую, экономическую, правовую, культурную и т.д.) и — самое главное — автономного по отношению к государству.

В третьем мире модернизация приобретает затяжной характер, отличие заключается не только в сдвинутых и растянутых на столетия стартовых сроках, но и в меньшей степени её преемственности и органичности для незападного общества. В этих условиях на первый план выдвигается фактор политической воли, т. е. значительно возрастает роль государственнополитического механизма как проводника и гаранта идеи развития. Среди обществ с запоздалой модернизацией выделяется группа стран, вставших на этот путь в начале или даже в середине XX в. В настоящее время это развивающиеся или индустриализирующиеся (в зависимости от степени развития модернизационных процессов) страны Латинской Америки, Африки и подавляющее большинство государств Азии. Модернизация здесь стартует в достаточно специфических условиях.

Во-первых, основой рассматриваемого процесса в странах третьего эшелона оказываются не просто докапиталистические, но патриархальные (исламский мир) и государственно-общинные (конфуцианское общество) структуры, культурная и цивилизационная сущность которых значительно отличается от европейского мира, более явно выражена степень их экономического, социального и культурного отставания. Во-вторых, внутренние предпосылки модернизации здесь менее выражены и не отложились в общественном сознании как таковые, что вызывало сложности на стадии консолидации модернизационных сил. На начальном этапе процесс модернизации таких обществ «. не просто испытывал воздействие извне, но был неукорененным, неорганичным в своем исходном виде»13. В-третьих, процесс модернизации в этих странах носил явный отпечаток колониализма, и они долгое время сохраняли периферийное положение в мировой экономической системе. Все эти особенности привели к тому, что их модернизационное развитие характеризовалось слабостью субъективного компонента, это можно объяснить аморфностью общественного сознания в сочетании с размытостью стадий, существованием локальных очагов, фрагментарностью и обилием переходных и тупиковых форм. В конечном счете модернизация в этих странах но-

сит вероятностный, в отдельных случаях — обратимый характер. Именно здесь наглядно проявляются свойства модернизации не только как исторического прогресса, но и как проблематичного, рискованного варианта, стимулирующего обострение общественных противоречий и нарастание социальных конфликтов.

Важной особенностью модернизационного процесса таких стран становится тот факт, что его развитие происходит в эпоху обострения глобальных проблем человечества. Некоторые из них возникли именно в развивающемся мире (демографический и продовольственный кризисы), другие явились следствием периферийного положения в мировом хозяйстве (экологическая, ресурсно-сырьевая проблемы), но все эти сложности становятся для молодых государств объективными ограничителями на пути развития.

Особенности перехода стран третьего мира на путь модернизации и существенные различия между ними в стартовых условиях привели к выделению аутсайдеров и явных лидеров. В первой половине XX в. ведущими из них являлись латиноамериканские государства, но с замедлением темпов модернизационных процессов вчерашние лидеры переместились на вторые позиции. Современный авангард процесса модернизации составляют государства Восточной и Юго-Восточной Азии, удачно адаптировавшиеся к изменившейся в 1970 — 1980-е гг. мировой экономической системе и максимально приблизившиеся к индустриальному миру.

Отмеченный нами выше комплексный характер модернизации означает, что она охватывает все сферы жизни государства и общества: экономическую, социальную, политико-правовую и культурную. Экономическая модернизация основывается на внедрении в жизнь достижений современного научно-технического прогресса, передовых технологий, рыночного хозяйства. Эти мероприятия позволяют странам третьего эшелона существенно повысить производительность труда, приступить киндустриализации, совершенствовать коммуникационнотранспортную инфраструктуру. Иными словами, экономическая модернизация направлена на создание современного хозяйственного комплекса, обеспечивающего нации более активное и результативное участие в мировой экономической системе. Социальная модернизация предусматривает развитие и совершенствование массового образования, системы медицинского и социального обеспечения. Она формирует предпосылки для роста мобильности, дифференциации и урбанизации общества, способствует выделению и усилению его средних слоёв как социальной основы нации. Модернизация культурная влечет за собой трансформацию сущностных ценностей и ориентиров, постепенную автономизацию личности в рамках традиционной корпоративной структуры неевропейского мира.

Однако поскольку в странах запоздалой модернизации в качестве определяющего выступает политический фактор, первостепенное значение для судеб всего процесса имеет модернизация политическая, т. е.

особое специфическое направление трансформации сферы властных отношений и коренное реформирование традиционной политической культуры. Политическая модернизация направлена на внедрение в традиционное общество стран третьего эшелона норм либеральной демократии, построение основ гражданского общества.

Именно поэтому ключевой проблемой политической модернизации «третьего мира» является становление современной демократической модели. Исследование демократического процесса в таких странах часто сопряжено с двумя крайностями: «узостью «европоцентризма» . и концепцией «локальных цивилизаций»14. Общность и неделимость мирового исторического процесса требует всестороннего изучения форм демократического развития и в регионах классической демократической традиции, и в странах, пытающихся найти свой собственный путь к демократии. Мы полагаем, что демократический потенциал неевропейского мира неуклонно нарастает, и исчезают предпосылки для «деления мира на «демократический центр» и «демократическую периферию»15.

Демократия и традиционные ценности южнокорейского общества

Демократия в конфуцианском мире — исторический феномен. Это признано большинством исследователей-востоковедов и теоретиков демократии16. Основные проблемы заключаются в том, насколько в дальневосточных странах укоренились демократические нормы в либеральном понимании, насколько западная традиция соответствует политической культуре конфуцианского типа, какова национальная специфика складывающейся здесь собственной демократической традиции.

Институционные основы и учреждения демократического режима в Южной Корее были заложены в послевоенный период усилиями американских оккупационных властей. Они дали толчок формированию правовой базы конституционной демократии. Нельзя отрицать существование в Корее законодательной основы, формально обеспечивающей политические права, либеральные свободы и нормы правового государства. На определённых этапах современной истории либеральные свободы в Корее существенно ограничивались или даже упразднялись вовсе, но сегодня они действуют в полном объеме.

В стране сложилась и функционирует формальная многопартийная система. Однако институт президентства и неразвитость политической традиции в совокупности с субъективными особенностями оппозиционного движения значительно ослабляют корейскую партийную систему. Ещё преждевременно говорить о развитии реальной многопартийности, поскольку национальный менталитет и политическая культура общества не достигли соответствующего уровня. Отдельные граждане и социальные группы лишь начинают осознавать свою трансформацию в «единицу публичного политического процесса»17, поэтому развитие

политической культуры корейского общества остаётся делом исторической перспективы.

Южнокорейские юридические нормы наделяют граждан и их общественно-политические объединения правом участвовать в управлении государством, занимать любые публичные и государственные должности. Но формирование реального политического субъекта в стране в лице индивидуальных и коллективных участников ещё не завершено. Характерная для конфуцианского мира авторитарно-патерналистская организация власти тормозит развитие системы политического представительства. Парламент сохраняет второстепенное положение в политической системе Республики Корея. На протяжении десятков лет, вплоть до начала 1990-х гг., практически отсутствовал механизм местного самоуправления.

Корейское государство провозгласило защиту прав человека как одну из своих важнейших функций ещё в 1948 г., но последующая история страны даёт нам примеры массовых репрессий, убийств, подавления инакомыслия, политических преследований. Возврат к реальным правозащитным нормам осуществлён только во второй половине 1980-х гг. Тем не менее в настоящее время государство регулирует свои взаимоотношения с гражданами на основе либеральных норм, гарантирует судебную защиту их прав и свобод. Обеспечен принцип всеобщего равенства перед законом.

Подводя итог сказанному, можно сделать вывод о том, что в ходе полувекового развития процесса политической модернизации к настоящему времени в Южной Корее сложилась прочная правовая основа политической демократии. Корейское общество практически полностью соответствует формальным признакам современной демократии. Но более глубокий анализ ситуации требует отказаться от столь однозначной оценки. Как только речь заходит о политической культуре и степени осознания традиционным обществом либеральных ценностей, проблема оборачивается иной плоскостью. Развитие политической культуры до сих пор не обеспечило такого уровня общественно-политического плюрализма, защиты прав меньшинств и соотношения общественных и индивидуальных интересов, при котором мы имели бы право говорить о торжестве либерализма в Корее.

Местная специфика развития политической модернизации связана с сохранением в современных условиях базовых особенностей конфуцианской политической культуры. В общих чертах для неё характерны:

— обоснование авторитаризма традиционными национальными устоями18,

— сложность становления представительных форм парламентаризма19,

— сохранение традиционного характера принятия решений через достижение общественного консенсуса, а также явно выраженный корпоративный характер демократической процедуры, осложняющий положение меньшинств,

— воспроизводство особого мировоззрения и национального духа, изначально не соответствующих либеральным представлениям о личной свободе и общественных интересах20.

Камнем преткновения является неадекватное восприятие сущности демократии как народовластия в разных культурных средах. Народовластие подразумевает признание за народом каждой конкретной страны права быть носителем верховной власти. Различные культурные общности могут по-разному трактовать как формы проявления народовластия, так и его содержание. В конфуцианской традиции принцип народовластия воспринимается не как власть народа, но как власть во имя народа и от его имени, что принципиально меняет содержание данного понятия. Для западного мира народовластие означает непосредственную возможность не только участвовать, но и реально воздействовать на политический процесс, чего не скажешь о традиционном обществе.

Политическая модернизация в Южной Корее развивается длительным эволюционным путём и по-прежнему сохраняет характер «переходности»21. Выделим основные причины такой ситуации:

• развитие демократического процесса в условиях традиционного общества Кореи,

• крайняя противоречивость социально-экономического и политического развития страны во второй половине XX в.,

• сохранение закрытого характера политической системы страны в период авторитарного режима,

• сложность геополитической ситуации на Корейском полуострове и в дальневосточном регионе в целом во второй половине XX в., общий недостаток политической культуры и социально-политическая инертность подавляющей массы населения.

Данный анализ характерных особенностей процесса демократизации в Южной Корее проведен на основе европоцентристского подхода, но понимание проблемы было бы не полным без учёта точки зрения представителей самого традиционного общества.

Теория демократии с точки зрения традиционной политической культуры

Менталитет многих народов делает невозможной механическую трансплантацию в их среду сложившихся на Западе форм, принципов и институтов демократии. Политическая система и политическая культура стран Востока сохраняет печать традиционных норм и устоев. Перспективы модернизации и демократизации ставятся в прямую зависимость от синтеза двух культурных традиций. Своеобразие этого процесса позволяет некоторым авторам широко использовать понятие «азиатской (или национальной) демократии»22.

После окончания Второй мировой войны государства Азии вынуждены были вести внутринациональные войны за право собственного де-

мократического выбора. Корейские ученые считают, что с этим может сравниться лишь гражданская война в России, результатом которой стала победа коммунистической авторитарной системы. В азиатском обществе сложилась уверенность в том, что «корейский и вьетнамский народы стали объектом глобального эксперимента, задуманного и реализованного великими державами в годы межсистемной конфронтации. Право самостоятельно определять пути и направления своего развития азиаты выстрадали ценой немалой крови»23. В настоящее время большинство стран региона в качестве политических ориентиров сознательно избрали плюрализм и свободную рыночную систему. В этом наблюдается совпадение приоритетных ценностей Запада и Востока. Однако «жители Азии сами определяют и обсуждают, что означает демократия и как она представляется в азиатском контексте»24.

С точки зрения традиционной культуры, наиболее привлекательным компонентом западной демократической теории являются не права и свободы личности (т.е. её стержневой элемент — либерализм), а возможность осуществлять трансформацию власти, менять своих лидеров мирным и правовым путём, согласованным на выше упомянутой корпоративной основе. Поэтому, как полагают некоторые корейские исследователи, азиатские государства имеют право применять различные модели и формы демократии, максимально адаптируя их в соответствии со своей национально-культурной спецификой. Однако при этом утверждается, что «они не в меньшей степени демократичны, чем любая западная страна»25. Подлинная «степень демократичности» здесь явно не при чем, идеологи азиатской демократии таким образом лишь отстаивают право называть демократической модель государственного устройства, реформирование которой ещё не завершено и которая во многом зависит от традиционной природы.

В противовес европоцентристскому осмыслению демократии выдвигается комплекс так называемых азиатских ценностей, сложившихся на основе политической культуры традиционного общества. Наиболее значимыми из них являются:

— корпоративный подход к любым проблемам и консенсус при выработке практических решений,

— традиционно почтительное отношение к властям,

— усилия по поддержанию порядка и гармонии в обществе,

— чрезвычайно важная роль семьи и других социальных сообществ,

— самодисциплина и отказ от собственных желаний во имя коллектива,

— исключительно важная роль образования,

— терпимость, бережливость, уважение к старшим26.

Результатом сочетания особых социально-экономических факторов в культуре дальневосточного региона в период феодальной и новой истории становится приоритет коллективного над индивидуальным. Здесь давно научились выбирать между потребностями и интересами семьи, общества, нации и личностными устремлениями индивидуума. В тра-

диционном обществе позиция семьи всегда играла определяющую роль при формировании поведенческих стереотипов. В современных условиях кроме семьи эту функцию берут на себя производственные, земляческие, бытовые и прочие сообщества, включая политические партии. Именно эта сторона конфуцианства оказывает наибольшее влияние на образ мышления и поведения современных южнокорейских граждан. Концепция индивидуализма с трудом приживается на азиатской почве, но ускоренное социально-экономическое развитие и процесс модернизации все же нарушают привычные устои. Азиатское общество обеспокоено разрушением семейных ценностей, предпринимаются меры для поддержания клановой основы социума.

Конфуцианской культуре соответствует культ учителя — патрона — государя, отсюда возникает представление о единственно возможном варианте государственного строительства, основанного на вождизме. Государство и общество сильны, если возглавляются сильным национальным лидером. Сила лидера определяется его положением в государстве, освященном конфуцианской традицией. Если нация стремится поддержать силу государства, она должна наделить своего руководителя всей полнотой власти: весь потенциал конфуцианского общества служит идее единоличного правления. Ключевой фигурой политической системы конфуцианского мира всегда являлся монарх (в наши дни это положение экстраполируется на главу государства — президента РК, председателя КНР или «любимого руководителя» КНДР), его власть является реализацией небесной воли, в связи с чем народу остается лишь добровольно и осознанно подчиняться. По европейским представлениям — это диктатура, но вождизм конфуцианского мира обосновывает авторитарные порядки особой ролью государства. В то же время конфуцианская этика требует от лидера заботиться о народе и определяет его поведение особыми этическими нормами, здравым смыслом и нравственностью, которые необходимы для принятия повседневных управленческих решений. Идея о сильном централизованном государстве во главе с «достойным» руководителем является неотъемлемой частью практически всех известных в Корее идеологических и философских течений. На данную особенность конфуцианской политической культуры неоднократно указывали отечественные и зарубежные исследователи27, поэтому мы не станем здесь более глубоко развивать эту проблему.

Образование в странах Азии является важнейшим инструментом достижения успеха в жизни. Семья жертвует многим, чтобы дать своим детям лучшее образование и обеспечить тем самым их будущее. Охраняя традиционные формы жизни и общественной деятельности, конфуцианское наследие культивирует в национальном сознании южнокорейцев ценность науки и образования, открывающих доступ к государственной службе как мерилу социального успеха и благополучия. В то же время следует признать, что внедрение демократических норм создало условия для неуклонного возрастания роли образования в традиционном обще-

стве: они обеспечивают равенство возможностей на исходном этапе при поступлении в учебные заведения представителей всех без исключения социальных слоёв. Остававшаяся на протяжении веков уделом элиты административно-политическая деятельность сегодня становится не только всеобщей мечтой, но и точкой приложения усилий широких кругов общества.

В сознании многих поколений корейцев образование и государственная служба сопряжены с властью, почетом, благосостоянием, прочным положением в обществе, они становятся самоцелью, требующей колоссального напряжения сил с самого раннего, практически детского, возраста. В современной европейской системе государственный служащий остается наемным работником, призванным стать инструментом гражданского общества в процессе решения общественных задач. В Корее чиновник — центр своеобразного микрокосма, волею судеб и своими усилиями достигший определенной стадии развития, тысячи чиновных микрокосмов пересекаются друг с другом, создавая возможности для восхождения к новой вершине. С таким миропониманием корейскому чиновнику крайне трудно перейти на современные принципы социального менеджмента, что является серьезной преградой на пути модернизации. Однако жизнь вносит свои коррективы и в эту сферу конфуцианской системы: мы уже говорили вьтттте о постепенном формировании новой элиты государственных служащих, которое началось в Южной Корее в период её экономической модернизации, поскольку хозяйственные проблемы страны в то время способны были решить лишь люди с элементами нового мышления, призванные государством на службу обществу, хотя и они оставались во многом приверженцами традиционной политической культуры.

Для конфуцианской философии характерен поиск гармонии как универсального принципа мироустройства. Гармонию в социально-политической сфере способен обеспечить лишь традиционно-корпоративный путь достижения согласия. Национальный консенсус остается важнейшим элементом политической культуры дальневосточной Азии. Решения принимаются посредством длительных обсуждений и при поддержке почти всех участников дискуссии. Принятая на Западе система простого большинства редко приводит к столь единодушной поддержке власти, которой отмечен Восток. Государство, в свою очередь, пытается завоевать доверие народа и формировать общественное мнение.

В наши дни многие политики и ученые Южной Кореи пытаются адаптировать к современным условиям своей страны утвердившуюся в западной политологии теорию конвергенции, её основная идея заключается в том, что все противоречия постиндустриального мира неизбежно ведут к постепенному сближению и взаимопроникновению различных социальных систем. Поддержание привычной для конфуцианского мира гармонии в современном конфронтационном мире становится всё труднее, это сказывается и на международном положении Республики Корея, и

на внутриполитической ситуации в стране. Принципы конвергенции как возможного пути решения цивилизационного конфликта стали активно разрабатываться в Корее с приходом к власти администрации Ким Тэд-жуна, он сам применил данную теорию, внедряя т.н. «политику солнечного тепла» по отношению к Северной Корее.

В работах и высказываниях Ким Тэджуна эта доктрина звучит как «глобальная гуманистическая идея, . без обращения к которой трудно представить урегулирование острейших региональных проблем, к числу которых относится нынешняя ситуация в разделенной Корее»28. Однако применение теории конвергенции в Южной Корее не ограничивается сферой межкорейских отношений, руководство страны в последнем десятилетии XX в. видело в ней один из вариантов развития политической модернизации, «позволяющий не только достойно ответить на реальные вызовы современной эпохи, но и максимально сохранить традиционные основы»29, в первую очередь, — гармонизированную социально-политическую систему.

Особо превозносимые азиатским обществом черты — социальная ответственность и дисциплина — необходимое условие построения здорового общества и жизнеспособного демократического государства. Они препятствуют развитию анархии и эгоизма, которые в понимании азиатов «сопряжены с превосходством либеральных норм на Западе»30. Конфуцианская система устанавливает для каждого участника социально-политического процесса, будь это общественный институт или индивидуальная личность, жесткие рамки и стереотипы мышления и поведения, причем многие из них существуют негласно, определяясь нормами бытового права и традицией. Нравственные начала конфуцианства: коллективизм, самодисциплина, законопослушание, готовность к самопожертвованию и самоограничению, уважение к старшим и преклонение перед авторитетом власти — всё это остается неотъемлемой частью политической культуры Южной Кореи. Причем реальная конфессиональная принадлежность или атеизм конкретного человека не выводят его из-под влияния конфуцианских устоев в ходе реализации своих общественно-политических функций. Такой приоритет коллективистских начал дает либералам основание критиковать традиционное общество за несоблюдение важнейшего права личности — политической и социальной автономии.

В работе Ф. Элдриджа «Права человека и демократия в Индонезии и Малайзии» отмечено: «Протагонисты азиатских ценностей видят западное понимание прав человека и демократии как ассоциацию с господствующей либерально-индивидуалистической идеологией. И, напротив, официальные азиатские концепции демократии связаны с пониманием прав человека, делающим упор на экономическое развитие, гармонию, национальное единство и автономию общества»31.

Формирование иного стандарта прав человека в современном азиатском мире можно объяснить не только социокультурными различиями, но и тем, что для Запада и Востока характерно разное понимание ценно-

сти человеческой жизни. Один мир до сих пор нуждается в еде и крыше над головой, другой — вышел на качественно иной уровень постановки проблемы. Одни страны и народы озабочены проблемами справедливости и гуманитарных прав, другие — собственным выживанием и безопасностью.

Не все разделяют концепцию особых азиатских ценностей, даже в условиях традиционного общества сложилась группа сторонников либерализма. Они полагают, что рассуждения о традиционных ценностях лишь мешают нормальному развитию процесса демократизации. К числу приверженцев западного понимания демократии относился Ким Тэджун, писавший о том, что «теория особых азиатских ценностей есть не что иное, как миф, выдвинутый противниками процесса модернизации азиатских стран»32.

Чтобы примирить конфуцианские традиции и демократические нормы, восточноазиатскому обществу необходимо сделать упор, прежде всего, на такие факторы, как моральная чистота и личная ответственность национальных лидеров, уважение прав индивидуумов и социальных меньшинств. Азиатская концепция прав человека больше внимания уделяет не либеральной свободе, а экономическим (работа, должный уровень благосостояния, жильё), гражданским (личная безопасность человека в обществе) правам и основным жизненным нуждам (экологическая безопасность). Высокий уровень безработицы и преступности на Западе делает такой подход актуальным и для европейского мира.

Одним словом, оба мира — и конфуцианский, и западный — должны признать, что «разнообразие подходов существует и является нормальным»33. Разные уровни качества жизни и различные стадии развития политической культуры — вполне закономерное и естественное явление исторического процесса. Принципиальные различия «азиатской» и западной демократии наблюдаются лишь по отношению к либерализму, причём азиатская концепция не отрицает его полностью, а даёт ему в условиях традиционного общества иную интерпретацию.

Вступив на путь модернизации, Южная Корея добилась внушительных успехов в развитии экономики, но, как и многие другие авторитарные государства Азии и Латинской Америки, вплоть до середины 80-х гг. она не претерпела каких-либо серьёзных изменений в социальной сфере, не продвинулась в направлении модернизации политической. Однако переход на новую ступень социально-экономического развития создал условия и породил предпосылки, обеспечившие неизбежность демократизации страны. Экономические достижения послужили катализатором демократического процесса, приходящегося на вторую половину 80-х гг.

Во второй половине XX в. Южная Корея становится полноправным участником глобального процесса модернизации, развивающегося на основе заимствования странами Востока передовых достижений западного мира и синтеза базовых ценностей традиционной и европейской цивилизаций. Составной частью данного процесса является политическая

модернизация, выражающаяся в стремительной демократизации корейского общества во второй половине 80-х гг.

На ход и результативность политической модернизации наряду с основополагающими нормами либеральной демократии определённое воздействие оказывает и региональная специфика, которая проявляется, прежде всего в особом понимании сущности демократии в традиционном конфуцианском обществе. В дальневосточном регионе складывается собственное видение проблемы, наблюдается попытка приспособить западные демократические ориентиры к местным социально-экономическим и политическим условиям и традициям. Именно в этом и заключается, на наш взгляд, популярная в последнее время концепция плюральной модерности.

1 Моисеев Н.Н. Современный антропогенез и цивилизационные разломы: Экологополитологический анализ //Вопросы философии. 1995. № 1. С. 13.

2 Авторитаризм и демократия в развивающихся странах. М., 1996. С. 256.

3 Huntington S. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs. 1993. Vol. 72, № 3. P. 27.

4 Amin S. Capitalisme, Imperialisme, Mondialisation // Recherches Internationales. 1997. № 48. P. 33 — 47. РЖ/РАН. ИНИОН. Cep. 9. Востоковед, и африканист. 98.04.004. С. 12.

5 Huntington S. The West Unique, not Universal // Foreign Affairs. 1996. Vol. 75, № 6. P. 36.

6 Носов М.Г. Япония и внешний мир: вступая в мировое сообщество // Япония: в поисках новых рубежей. Japan: reaching out for new frontiers and beyond. М., 1998. С. 202.

7 Хорос В.Г. Модернизация в России и Японии (цивилизационные аспекты) // МЭИ-МО. 1991. №8. С. 75.

9 Накасонэ Я. и др. После «холодной войны». М., 1993. С. 252.

10 См. мемуары одного из руководителей корпорации «Сони» Акио Морита: Морита А. «Сделано в Японии»: История фирмы «Сони». М., 1993.

11 Sung Chul Yang. The North and South Korean Political Systems. A Comparative Analysis. Seoul, 1994. P. 19-22.

12 Мазуров B.M. Указ. соч. С. 12—14.

14 Ковлер А.И. Кризис демократии? Демократия на рубеже XXI в. М., 1997. С. 39.

16 См. в частности: Ванин Ю. В. Изменения конституционного строя КНДР // ПДВ. 1999. № 2. С. 43 — 52., Володин А.Г. Политическая модернизация на юге Корейского полуострова: методологические аспекты // Россия и Корея в меняющемся мире: Материалы науч.-практ. конф. М., 1997. С. 11—22., Ли В.Ф. О синтезе традиционализма и вестернизма в политической культуре корейской нации // Проблемы Корейского полуострова и интересы России: Материалы II науч. конф. М., 1998. С. 188—195., Мазуров В.М. От авторитаризма к демократии (практика Южной Кореи и Филиппин). М., 1996., Мельвиль А.Ю. Демократизация в России и Республике Корея — возможности и пределы аналогий // Россия и Корея в. С. 23 — 32., Титаренко M.JI. Проблемы Корейского полуострова в исследованиях российских ученых // Проблемы Корейского полуострова. С. 14—18., Kim HeeMin. Rational Choice Meets Korean Politics // Rationality and Politics in the Korean Peninsula. Seoul, 1995. P. 1—52., Rethinking the Korean Peninsula. Seoul, 1993., Юн Ёмин. Хангугин ипчанъесо пон Хонтинътхын кёсуэ мунмёнъчхунъ толлонь (Критический взгляд с позиции корейца на цивилизационную теорию профессора Хантингтона) // Кукче Корёхак. 1996. № 3. С. 78—84. и др.

17 Володин А.Г. Указ. соч. С. 15.

18 Для конфуцианской политической культуры характерен культ вождизма как единственно возможный путь и главное условие построения сильного государства.

19 В сильном государстве, возглавляемом сильным лидером, определяющая роль принадлежит исполнительной власти. Отсюда — неразвитость и ослабленное положение представительных институтов. В Республике Корея до сих пор не решена основная проблема демократического процесса: вопрос о соотношении дееспособной государственной власти в лице её главы и норм представительной демократии. Оптимального баланса между парламентом и президентскими структурами пока не сложилось.

20 Традиционный национально-психологический уклад корейцев делает акцент на общественных ценностях и интересах, заставляя личность всегда соблюдать корпоративные установки.

21 Володин А.Г. Указ. соч. С. 21.

22 См. в частности: Хонг М. Демократия в Азии // Россия и Корея в. С. 145 — 175., Пэ Сонъмун. Минджуджуи хаксоль: Хангугесоэ сирхом (Теория демократии: Опыт проверки в Южной Корее). Сеул, 1988., Юн Минбонъ. Хангук чонъчхиэ мундже (Политические проблемы Южной Кореи). Сеул, 1995. Такая постановка вопроса кажется нам не совсем оправданной. Это очень напоминает подход К. Маркса, разработавшего теорию «азиатского способа производства», но для полноты картины, всестороннего анализа и полифонии мнений мы считаем необходимым уделить ей внимание. Сразу же оговоримся, что далеко не все корейские и азиатские исследователи разделяют подобные взгляды. Так, ведущий южнокорейский разработчик теории демократии Чхве Чанъджип занимает явно прозападную позицию (См.: Чхве Чанъджип. Хангук минджуджуиэ ирон (Теория корейской демократии). Сеул, 1993.).

23 Пэ Сонъмун. Указ. соч. С. 14.

24 Хонг М. Указ. соч. С. 145.

25 Там же. С. 146.

26 Юн Минбонъ. Указ. соч. С. 72—74.

27 См., например, работы В. Мазурова (Мазуров В.М. Республика Корея: проблемы и. и др.), Sung Chul Yang (Sung Chul Yang. The North and South Korean. ), Ким Ходжина <ким ходжин.="" хангук="" чонъчхи="" чхэджерон="" (исследования="" политической="" системы="" кореи).="" сеул,="" 1993.)="" и="">

28 Ли В. Ф. Заметки о социально-политической доктрине Ким Дэ Чжуна // Сотрудничество. Материалы VI Междунар. конф. М., 2001. С. 7 — 8.

29 [Ким Тэджунъ]. 2.27 Тэтхоньнён кукхве кукчонъ ёнсольмун (Текст выступления президента по вопросам государственной политики в Национальном собрании 27 февраля 1993 г.). Сеул, 1993. С. 8.

30 Юн Минбонъ. Указ. соч. С. 162.

31 Цит. по: Хонг М. Указ. соч. С.159.

32 Kim Dae-jung. Is Culture Destiny? The Myth of Asia’s Anti-Democratic Values // The New Shape ofWorld Politics. N.Y., 1997. P. 235.

33 Хонг М. Указ. соч. С. 166.

Igor A. Tolstokulakov

Problems of Political Modernization in Post-Traditional South Korea

The main objective of the article is to explore South Korea experience in the field of democratic transit and the phenomena of political modernization from the authoritarian regime to active, socially and economically effective democracy under circumstances of post traditional society The author considers general problems and stages of political modernization in South Korea. Special interest is devoted to ways of revealing basic elements of democracy in Korean post-traditional society

Ключевые слова: посттрадиционное общество, политическая модернизация, демократия, политическая культура.

1 комментарий

Переселения и войны, революции и перестройки мало способствуют сохранению родовой памяти. Тем более, если в корейской семье нет «чокпо» (документ о генеалогии рода). Этот документ, как и все имущество, наследует старший сын, которому нет резона тащиться в дальние края. Так что, львиную долю переселенцев в Россию составляли без «чокпошные» младшие братья или незаконнорожденные дети. И нам всегда было стыдно перед представителями других национальностей за то, что мы – Фомы, родства не помнящие. В конкурсе на лучшее сочинение школьников о семье и родине многие дети смогли дойти только до имен дедушек и бабушек. Но никому из них в голову не пришло написать, что их род дворянский, как это сделали в Республике Корея 90 с лишним процентов жителей, когда им, в войну потерявшим свое «чокпо», разрешили его составить заново. Потому что мы, коре сарам, воспитывались на таких книгах, как «Отцы и дети» Тургенева, где главный герой дворянин Базаров с гордостью восклицает: «Мой дед землю пахал!». (Из статьи “Нам есть чем гордиться”).

Смотрите видео: Каждой Стране в Чем-то Нет Равных. Часть 2